Дневниковая тетрадь

* * *

Изящная тетрадь для записей с красивой изысканной обложкой и качественной дорогой бумагой. В ней хранятся долгие и эмоциональные монологи Родольфо, записанные витиеватым аккуратным почерком, его мысли о происходящем, переживания, страхи и планы на будущее. На полях встречаются маленькие рисунки от скуки или для иллюстрирования описанного.

* * *

В океане нет места смерти —
там всегда будет царить жизнь.

Дневниковая тетрадь Black_Ocean.1480435226

- Милый, а хочешь теперь послушать сказку про храброго лисёнка, который переплыл океан? - голос синьоры Лукреции звучал тихо, но грозился вот-вот разразиться рыданиями. - Милый мой малыш, ты ведь слышишь маму... ещё?..
Измотанная нескончаемой борьбой за жизнь собственного сына женщина тёрла дрожащими ладонями красные, беспрестанно слезящиеся глаза, распухшие от рыданий. Синьор Винсенте Ландольфи стоял у её плеча, положив руки на аккуратно уложенные волосы своей супруги и пытался бормотать что-то успокаивающее:
- Он скоро поправится, дорогая. Вот увидишь, через недельку-другую этот мальчишка уже будет носиться по розовому саду, играя во что-нибудь легкомысленное с другими ребятами.
Лукреция не сдержалась и расплакалась, положив тяжёлую голову на крепкое запястье мужа.
- Хотя, не особо у него получалось находить приятелей для игр, - Ландольфи-старший сжал воспалённые веки на несколько долгих секунд, после чего открыл глаза и подхватил выпадающую из трясущихся ладоней супруги книгу, распахивая ту на захлопнувшейся было странице со сказками. - Вот, читай, мой ангел. Не заставляй нашего сына скучать среди всхлипываний и тишины. Он так любит литературу.
- Х..хорошо... - глотая слёзы, женщина принялась рассказывать лежащему перед нею на постели ребёнку очередную волшебную историю. - Жил-был крохотный лисёнок, рыжий, как солнышко на закате...

...Нечеловечески громадный массив прохладной, гудящей воды погружает меня в глухую бесконечную темноту...

Темнота и уют. Мне не страшно от того, что я куда-то исчез, растворился, вытек из своей болезненной, страшной комнаты и очутился внезапно тут. Я здесь, а они остались там. Только кто - они? Теперь и не вспомнить, о ком я мог думать несколько мгновений назад, все мысли заглушает утробный, низкий и могущественный рокот воды.

Я подхвачен океаном, я лежу на его мягких упругих ладонях, убаюканный и пробуждённый одновременно, очарованный и растерянный, опустошённый, но и наполненный. Сильные тёмные валы воды способны раздавить меня, размазать, как хрупкое насекомое, растворить в себе навсегда, но они дают мне жизнь, они питают меня, несут вперёд и вглубь, словно маленькую слабую рыбу, застрявшую где-то посередине громадного иссиня-чёрного океана размером со всю вселенную.

Я тут. И хотя должен был давно захлебнуться, но всё ещё жив. Совсем один. Маленький мальчик, ещё совсем ребёнок, подхваченный бесконечностью, заражённый трепетом перед свободой и величием Океана. Вокруг меня столько воды, что можно затопить всю землю в мире. И я - часть этой древней силы, я её дитя.

Теперь не будет страшно и плохо, Океан не прощает страха или болезни, и я не боюсь его. Теперь мы - единое целое. Я никогда ещё не был так свободен и так лёгок, так счастлив и так насыщен. Мерцающие тени странных глубоководных существ скользят вокруг, чаруя своими плавными движениями. Сотни глаз поблёскивают в тёмных волнах, они смотрят на меня внимательно и оценивают - кто я и можно ли мне поверить? В конце концов, дети Океана принимают одинокого мальчишку, как своего собственного сына, они подплывают всё ближе и ближе, и вот их скользкие холодные тела уже касаются моих ног и рук. Я тяну к ним тонкие пальцы, чтобы прикоснуться к манящей сверкающей коже, и они поддаются, тоже обнимая и гладя ладонями меня. Они безмолвны, и я молчу вместе с ними. Океан говорит за нас. Он - всему закон, всему начало и конец. Океан - непостижимая Истина, единственная, что осталась в этом мире.

Лица подводного народа тонки и волшебны, они улыбаются мягкими холодными губами, их большие отсвечивающие во мраке глаза выражают бесконечную любовь, такую же бездонную, как Океан. Мне так хорошо с ними, так хорошо... Я ни за что не хочу уходить отсюда, покидать этот мир, здесь и только здесь мой дом, я мечтаю остаться в нём навсегда.

Океан. Мой Океан. Прошу, не забирайте у меня его!.. Умоляю, оставьте всё как есть, я не хочу ничего менять. Мне никогда ещё в жизни не было так хорошо!.. Я не хочу, пожалуйста...

- Сыночек, - тёмные глаза Лукреции водопадами льют мне на лоб и щеку горячие слёзы, когда женщина обнимает меня и гладит по голове с какой-то исступлённой яростью. - Сыночек. Мальчик мой родной. Малыш.
- М..мама? - не слушающимися губами шепчу я, но сам не слышу своего голоса. - Мама, а где они?..
- Кто "они"? - непонимающе переспрашивает мать, целуя всё моё лицо. - О чём ты, мой мышонок, ангел мой?..
Я молчу, пытаясь разобраться в том, что видел несколько мгновений назад. Мгновений ли? Или уже прошли часы? Дни? Недели? Сколько истекло времени - не понятно. Зато рядом мама. Отец скоро вернётся и тоже обнимет меня, улыбаясь той самой обаятельной улыбкой, в которую когда-то влюбилась мать, синьора Лукреция. Они так любят меня. И даже сестры, наверное, тоже. Почему они так счастливы тому, что я сейчас лежу здесь и смотрю на них сквозь столь тяжело отёкшие веки? Разве произошло что-то страшное?
- Мама?.. А Океан где сейчас?
- Как это где? - снова удивляется усталая женщина. - За Специей, где корабли плавают. Океан же всегда рядом с нами, разве нет?
- Всегда рядом, - беззвучно повторяю я и улыбаюсь своим мыслям. - Всегда рядом.

Дневниковая тетрадь Tumblr_static_filename_640_v2.1480466090

автор Гризельда Вт 29 Ноя 2016 - 21:58

Спойлер:

«В конце концов, подумал он, каждый выкручивается как может. Вся наша жизнь — это одно грандиозное кораблекрушение, и, если сам не выплывешь, вытаскивать тебя никто не будет».

Дневниковая тетрадь Sea_ocean_water_gif_More_okean_voda.1482174027

Я всегда был и буду пребывать в безраздельной уверенности, что Океан не погубит меня, существо, принадлежащее его тёмным роковым водам всей своей душой. Но каждый раз мой бескрайний и полноводный отец учиняет мне тяжелейшие испытания, которые я, слабый и тщедушный сын его, преодолеваю из последних сил, ожидая погибели, но не веря в неё.

Очередное слишком тесное знакомство с тем, кому был предан я с четырнадцати лет, состоялось в вечер полнолуния, на просторах тихой и безобидной с виду гавани чуть западнее Специи, распростёршей свои мягкие волны сразу после каменного арочного моста. Я был не один, поэтому, испытанием строгого Океана подвергся и мой необычный очаровательный спутник, но обо всём по порядку.

Тот вечер начался с предвкушения замечательного двойного свидания. Такие предприятия я очень любил, хотя нельзя отрицать некую сладостную долю опасности, подстерегающей мужчину, планирующего романтичную прогулку сразу с двумя дамами. Думаю, вдаваться в разъяснения не требуется, мы все понимаем, чем такое может грозить помимо случаев желанного везения оказаться на одной ложе с обеими красавицами. Но начало положено – и учёная девочка Лиави, и уже знакомая мне раннее повелительница гортензий Гризельда дали своё согласие составить компанию молодому литератору. В планах обрисовалась сентиментальная прогулка вдоль ночных каналов Специи и любование полной луною.

Дневниковая тетрадь ScreenShot_2016-12-12_21.1482173693

Так и получалось. Мы бродили по тёплым, ещё неостывшим от дневного жара мощёным дорожкам, слушая доносящийся от воды шелест. Кроткие, почти что ручные волны безобидными игривыми котятами напрыгивали на стены канала, ласкались о них, гладили белыми мягкими лапками. Гондольеры давно отправились смотреть свои укачивающие, плавучие сны, сложив вёсла в гондолы и погасив фонарики. Улицы Специи же, напротив, нарядились вереницей фонарей и свечек, волнуя душу таинственным ощущением нереальности, сказочности происходящего. Над всем искрящимся великолепием на небосводе наблюдалась невероятно большая луна цвета начищенного серебра.

За неспешными беседами о красоте города и искусстве (их я люблю не меньше свиданий с чудесными дамами) прошло время. К моему ужасу, Лиави засобиралась обратно в самый разгар прогулки – девушку ждали какие-то опыты, но факт того, что и садовница вознамерилась последовать за подругой, вызвал в моей душе волну протеста. Вот так вот внезапно и нахально ускальзывать с моего замечательного свидания? Да как же так! Позволить этому случиться я не мог ни при каких обстоятельствах, поэтому попробовал задержать хотя бы Гризельду, ведь её причина ухода казалась менее обоснованной.

– Было бы нечестно оставить подругу одну, – пыталась найти оправдания серебряноволосая королева оранжереи.

– Будет ещё более нечестным оставлять одного меня, – возразил я с горячей уверенностью в глазах. Уверенностью и нотками безмолвной мольбы.

Это подействовало и – о, счастье! – садовница согласилась задержаться. Наш дальнейший разговор сложно было назвать «разговором», скорее, это походило на поочерёдное перекрикивание, потому что громогласное сопрано Симоны Петруччи, известнейшей в Специи оперной дивы, сотрясало весь дворянский квартал по камушкам. Такой мощный, крепкий, упругий голос не спутать ни с чьим другим, от него порою лопались стёкла бокалов, а мы прогуливались возле самого театра, поэтому о чём-то тихо переговариваться стало невозможно.

Пение блистательной синьоры Петруччи, кажется, произвело на нас странный эффект. Можно было бы выразиться, мы «слегка ошалели», потому что стали странно смеяться, говорить какие-то забавные глупости, намеревались угнать гондолу и уплыть в открытые воды или взлететь прямо на крышу оперного театра, чтобы оттуда любоваться выступлением дивы. Гризельда призналась, что никогда не была ни на одной опере, хотя многие знала наизусть. Я остался совершенно поражён услышанным фактом и, конечно же, как любой порядочный мужчина, поспешил пообещать ей вместе посетить театр в недалёком будущем. Девушка немного помялась, переживая за свой социальный статус, который наверняка вызвал бы недовольство и сплетни среди высокородных завсегдатаев оперного театра, но я отнёсся к этому снисходительно – сейчас Гризельда воспринималась не как прислуга, садовница моей семьи, а просто как симпатичная синьора, составившая мне компанию в прогулке.

Как ни смешно, но план по угону чьей-нибудь гондолы мы действительно привели в исполнение. Сердце жаждало маленького преступного приключения, острых ощущений, а перспектива подобной коварной выходки очень вдохновляла. И, хотя я не был уверен в своих физических силах, в том, что справлюсь с судном и волнами за пределами городских каналов, да и управлению веслом нигде не обучался, всё же не смог удержаться от азарта вызова, брошенного мне странной девушкой. Поэтому… да, мы увели чужую гондолу и направились вдаль, за пограничный арочный мост, туда, где гладь свободной воды ворочалась в ожидании нас.

Дневниковая тетрадь ScreenShot_2016-12-12_23.1482173776

Отплыв подальше от столицы в самый центр широкой бухты, мы наконец остановились и замерли, сражённые непередаваемо прекрасным видом ночной Специи, мерцающей на чёрном фоне сотнями огней. Здесь было так тихо, что в ушах начинало звенеть. Лишь ненавязчивый, вкрадчивый плеск волн, мягко покачивающих корпус одинокой гондолы, нарушал священную тишь, да протяжный далёкий вой беспризорной собаки вторил ему. Кажется, подобной красотой можно было любоваться целую вечность, и я, честно, чувствовал, что совсем не против.

Гризельда решила возвратить мне сборник стихов, посвящённый цветам, который я оставлял ей возле сада на скамье. Неожиданно девушка призналась, что обнаружила среди страниц книги личные записки, но не стала их читать. Разумеется, я не поверил её заверениям ни на йоту и почувствовал, как в пояснице неприятно покалывает холодок. Мысленно умоляя таинственные послания не оказаться фрагментами определённых переписок, которые мне вовсе не хотелось кому-либо показывать, попытался извлечь их из сборника и разглядеть в свете луны. На удачу, Гризельда услужливо предоставила небольшую лампаду, и задача стала заметно легче. Что ж, в моих руках оказались два послания, одно от Бьянки, второе от соблазнительной синьоры Ризотто из Кампаны:

«Эй! Мистер Конопатый Нос, если ты завтра не притащишь свой обаятельный тощий филей ко мне в мастерскую и не вернёшь ту-самую-вещь, я, клянусь сапогами, стану твоим ночным кошмаром! Обнимаю, Б.»

«Всё никак не могу забыть ту сладостную боль, соединившую наши тела! Ваша Риз»

Густо покраснев, я поспешно убрал записки во внутренний карман камзола, надеясь, что их никто больше не увидит. Садовница же осталась невозмутимой, хотя, что ей нужно было ещё сделать? Начать высмеивать или допрашивать меня?

Лунный диск созерцал нас с высоты, а я, в свою очередь, глядел на руки девушки, вспоминая, как были они ранены острыми шипами розовых кустов не так давно, в наше первое знакомство. Сейчас её запястье скрывал чистый бинт, и, от одной мысли о разодранной белой кожице, что таилась под ним, у меня закружилась голова. Я вспомнил и те тонкие кровоточащие ранки, в которых засели маленькие колючки, горьковатый запах крови, невыносимое желание надавить посильнее, вогнать в бледную шею шип, услышать вздрагивающий стон…

Внизу живота нестерпимо заныло, я поймал себя на том, что уже чересчур долго и неадекватно таращусь на Гризельду, словно какой-нибудь маньяк. Поэтому поспешил отпустить её запястье и перевести взгляд на чёрную гладь воды, отражающую отблески лунного сияния. Да, дыхание моего бескрайнего плещущегося отца достаточно явственно чувствовалось здесь. И, хотя, ни один картограф в здравом уме не назовёт эту бухту частью океана, я-то знал точно – Он здесь, Он всегда рядом со мной, в каждой гавани, в каждой реке, каждом ручье и каждой луже – Океан неотрывно следит за мною, где бы я не был.

Тёмная глубина так зачаровала меня, что я почувствовал сильную слабость во всём теле, голова закружилась, конечности стали ватными. Отец позвал меня, и я, не задумываясь ни на секунду, скользнул вперёд, в его влажные многотонные объятия, забыв и про гондолу, и про Гризельду, и про проклятые записки.

Очнулся уже там, далеко внизу, где не было видно ничего, кроме слабого призрачного свечения луны, пробивающегося сквозь прохладную толщу воды. Всё казалось слишком нереальным, словно в том самом сне, я даже забыл, что мне необходимо дышать, чтобы не погибнуть от утопления. Разве мог я утонуть? Выплыв чуть выше, разглядел чёрный неровный силуэт перевёрнутой гондолы и барахтающуюся в воде девушку. С несколько отстранённым удивлением я наблюдал за странным зрелищем, силясь понять, что же произошло. Все звуки доносились сквозь толщу воды слишком глухими и неясными, словно в мираже.

Однако, скоро суровая реальность дошла до моего сознания, даря понимание того, что происходит нечто ужасное. Всплыв на поверхность и вдохнув наконец забытый было воздух, которого резко стало не хватать, я узрел жуткую картину маленького, но от этого не менее пугающего кораблекрушения. Угнанная нами гондола перевернулась, всё, что было в ней, ушло на дно либо кружилось вокруг в бурлении пузырей. Несчастная Гризельда пыталась выкарабкаться из тёмных лап Океана на скользкое дно судёнышка, но каждый раз срывалась обратно, падая с головой в плещущуюся ловушку.

Что же я наделал?!..

Всё происходило за какие-то короткие секунды, но для меня время тянулось очень долго, словно загустелая сметана. Потуги садовницы скинуть тяжёлые, ставшие свинцовыми плащ и сапоги, паническая попытка придумать хоть какой-нибудь план действий, избавление от собственного камзола, тянувшего ко дну, чувство полнейшего бессилия и самое яркое и кровожадное желание жить, которое только можно вообразить. Водоворот событий закрутил своих случайных жертв, наши слабеющие руки и ноги боролись с грозными и неумолимыми валами воды, лёгкие горели от проглоченных брызг, глаза выхватывали из темноты ночи силуэты самых ближних прибрежных скал, до которых можно попробовать доплыть. Наконец, мы поплыли вперёд, к спасительной земле, договорившись тратить наши скудные оставшиеся силы разумно, отдыхая почаще на спине и не теряя друг друга из виду.

Дневниковая тетрадь ScreenShot_2016-12-12_23.1482173821

Гризельда была уже на грани бессилия, я совершенно ясно видел это по её отчаянным глазам со слипшимися ресницами, да и сам ощущал, что мышцы почти не слушаются. Прости меня, хранительница цветов, прости! Лучше бы мы остались на берегу, лучше бы это свидание закончилось постыдным одиночеством, да что угодно лучше, чем утонуть в этой глубокой западне!

– Если мы выживем, клянусь, я напишу об этом книгу! – с трагичной самоиронией пообещал я на плаву, осознавая то, что впереди может ждать самое страшное.

После девушка начала задыхаться – тугой корсет с закрутившимися в узел шнурками не позволял дышать достаточно для утомительного плавания. Гризельда велела мне, словно героиня каких-нибудь приключенческо-героических книг, бросить её и спасаться самому. Сглотнув болезненный ком в горле, я подплыл к бедняге и стал пытаться чуть ли не зубами разодрать непокорные шнурки и петли, потому что чувствовал, что, если этого не сделать, всё и правда случится, как просит садовница. Уж не представляю, откуда во мне взялся этот внезапный героизм вместо привычного желания смыться подальше от проблемы, но всё же корсет был побеждён, полунагая моя спутница по несчастью смогла продолжить путь к берегу.

Когда мои пальцы коснулись дна, скользких округлых камней, мягкого песка – я в полной мере почувствовал, насколько смертельно устало тело. Волны слишком неохотно выпускали меня из своих вязких мокрых объятий, я был погибающей рыбой, случайно прыгнувшей на берег и теперь замершей от потери любого желания шевелиться ради спасения. Отпусти меня, Океан! Я вернусь к тебе чуть попозже, обещаю.

Что-то навалилось сверху на мою оголённую и зябнущую спину. Видимо, это была Гризельда, радостная, что мы спаслись и добрались до суши. Я приложил умопомрачительное усилие, чтобы прийти в себя хотя бы капельку и оторвать лицо от притягательного камня. Нагая по пояс девушка, словно серебристый ночной дух, возвышалась надо мной на фоне призрачного диска луны. Я замер, не моргая, завороженный этим магическим зрелищем, сражённый его гипнотическим очарованием. Картина была тонкой, таинственной, невыразимо прекрасной. Гибкие линии изящных плеч и рук, мягкие, бледные груди, мокрое и счастливое лицо, облепленное серебряными волосами, большие пронзительные глаза, глядящие на меня в эйфории – уж ни сама ли океанская нимфа поднялась ко мне из пузырящихся волн, чтобы поздравить с окончанием испытания?

Обняв несчастного литератора, холодного и трясущегося, как осиновый лист на ветру, садовница смутилась своей наготы. Меня же она совсем не стесняла, наоборот, я вдохновлялся эстетичностью и естественностью, подчёркиваемыми окружавшими нас серыми прибрежными скалами. Здесь были только мы одни, ни души вокруг, лишь шорох отступавших от берега волн и тихое шуршание растений. Где-то поблизости пел сверчок, у ворот Специи всё так же гулко завывал голодный пёс, а мы шли в сторону столицы пешком, сцепившись пальцами, чтобы не потеряться вновь.

Дневниковая тетрадь ScreenShot_2016-12-13_01.1482173873

Босые, озябшие, со спутанными волосами и одетые только в брюки, брели по сочным стеблям и острым камешкам, аккуратно перешагивая овражки да слишком большие ветви упавших когда-то давным-давно дерев.

Дневниковая тетрадь ScreenShot_2016-12-13_01.1482173943

У моста в Специю пришлось расстаться – чтобы никто не увидел нас рядом в таком странном виде, не задал неудобных вопросов, не рассердился за угнанную и потопленную гондолу. Гризельда направилась в свою оранжерею тайным, одной ей известным путём, а я двинулся через обычный вход в особняк. Охранники были крайне удивлены, но я заверил их, что всё хорошо и не стоит покидать посты, поднялся к себе в комнатушку, замотался в шерстяное одеяло, как в большой тёплый кокон, и рухнул на постель без памяти. Впереди меня ждало очень много проблем, даже боюсь представить, каких, но сейчас я хотел только крепко уснуть и не просыпаться до завтрашнего обеда.

"Я лег заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах".

Мои самые худшие опасения сбывались. Купание в прохладном заливе, дорога почти что голышом до города, босые ступни на стылых камнях – то, что я назавтра заболел, не стало для меня неожиданностью.

Даже прогулка без шарфа туманным утром негативно влияла на горло, чего уж говорить о том ужасе, что пережили мы с садовницей Гризельдой. Цепкие руки Океана не отпускали меня даже в тёплой комнате, я чувствовал, как студёные волны шумят в голове, как пульсируют мощные подводные потоки от уха до уха. Острые обломки ракушек, выбрасываемые на прибрежный песок, царапали моё горло. Фигурально, конечно же.

Дядя Дэвлин пытался вызнать причины внезапного воспаления лёгких, но я молчал и привирал, чтобы не нарушить обещание, данное Гризельде – никому не рассказывать о произошедшем. Интересно, как себя чувствует она? Не простыла ли? Серебристый сияющий облик седовласой садовницы иногда возникал перед глазами, и я щурился, пытаясь визуализировать её в своей тихой тёмной комнате.

Стоит высказать приятное удивление – обитатели Дома помогали мне разными силами, либо же просто сочувствовали (что, бесспорно, тоже приятно). Особенно я проникся благодарностью к моей молодой рыжекудрой и страшно очаровательной тётушке Антикве. Она всегда нравилась мне, безумно красивая внешность и не менее прекрасная душа – добрая душа, болеющая за каждого страждущего, каждого мучающегося. Антиква Висконти была тем идеалом чистоты и человечности, который вы могли вычитать разве что из книжек. Эта фея целительства являлась ко мне, чтобы облегчить мучения хотя бы ненадолго (магия паладинов, как и в детстве, мало действовала на такого изысканного неудачника, как я, но об этом чуточку позже). Её нежные руки и мягкий голос успокаивали и возвращали силы, а также веру в хорошее, светлое, вечное.

Не могу не упомянуть старания синьора Ксаламара, чудного и весьма доброжелательного эльфа-алхимика, члена семьи Висконти. Стоило мне лишь заикнуться с просьбой добыть мятных зелий, как синьор доблестно бросал все дела и нёсся к моей комнате, принося в своих руках позвякивающую стеклом и резко пахнущую мятой помощь. Эти зелья помогали сбить заложенность в носоглотке и облегчали боль. Если бы не они, мучился бы я гораздо сильнее. Уж не знаю, какие слухи гуляют по Дому о Ксаламаре, но мне всё равно. Этот эльф отныне вызывает у Родольфо Ландольфи лишь хорошие эмоции.

Бьянка, моя милая Бьянка. Как же не упомянуть её! Узнав, что со мной стряслось, подруга примчалась со своего путешествия в Кампану и вломилась в комнату, чуть ли не выбив сапогом дверь:

– Дольфи! Дурачина! Кто тебе разрешал болеть?! Да ещё и без меня! – возмущённо воскликнула она, прыгнув на край постели и схватив меня за плечи (от Бьянки как всегда разило металлом и машинным маслом).

Однако, я отчётливо видел в её угольно-чёрных круглых и больших глазах сильное беспокойство. О, синьора Кьянти. Я знаю, как дорожите Вы мной, своим близким другом, несмотря на всю эту напускную грубость и вальяжность обхождения!

– Пушистик, я рад, что ты прилетела. Теперь будет гораздо веселее лежать тут и кашлять, – я погладил девушку по алой чёлке и болезненно улыбнулся.

– Как только я тебя вылечу, то ты у меня получишь, конопатый олух! Ни на минуту оставить нельзя, – погрозив кулаком, пообещала мой пламенный механик и отправилась добывать мёд и горчичные компрессы.

Так же я крайне беспокоился о том, что скажет Хасси, мой тренер, ведь меня уже много рассветов не было на утренних пробежках. Но, как оказалось, и сама таргарийка в разъездах, поэтому повезло. И, кстати говоря, я остался ужасно удивлён, услышав, что это именно она попросила Антикву зайти ко мне. Не хочется пока что как-то затрагивать данную щекотливую тему, но я… рад?

Я валялся с пугающим кашлем и температурой несколько недель. Теперь уже болезнь отпускает меня потихонечку, организм собрал свои силёнки и прогоняет недуг несмотря ни на что. Сегодня принимали в семью нового члена – эльфа по имени Клейн, и я даже смог спуститься в гостиную, поучаствовать в церемонии. Правда, ноги совсем слабы пока и тело начинает дрожать, долго находясь в вертикальном положении, поэтому пришлось вернуться к себе в комнату.

Думаю, скоро всё будет хорошо.

Дневниковая тетрадь

Дневниковая тетрадь

Re: Дневниковая тетрадь

Re: Дневниковая тетрадь

Re: Дневниковая тетрадь

Re: Дневниковая тетрадь